Faces of JULA: художественный руководитель фестиваля Вероника Коберт о работе с театрами

Вероника, как ты вообще начала заниматься театром?

В 2001 году я переехала в Германию из Астаны, как русская немка. Мне тогда было 19 лет. Я еще в Казахстане была активной участницей разных мероприятий этнических немцев. У нас был молодежный клуб, в котором в том числе проводилась творческая работа. Мы постоянно ставили какие-то сценки с целью изучения языка, улучшения произношения. Занимались театром, КВН.

В Казахстане я проучилась в университете три года на Инязе, изучала немецкий и казахский. Поэтому сначала в Германии мне сказали, что я смогу поступить только на языковые специальности. Но я в своей заявке написала, что хотела бы получить образование, связанное с театром, и так мне разрешили поступать на театроведение, режиссуру и актерское мастерство.

Я много куда подавала документы, но в Мюнхене уже была Маша и другие мои дружбаны из советского детства, поэтому я поехала в Мюнхенский университет на театроведение. При институте есть экспериментальная сцена Studiobühne, где можно проходить практику в рамках учебы. Например, группа студентов разбирает спектакль, и сама ставит его. Я делала практику на совместных международных проектах, в том числе с киевским театром имени Леси Украинки. Попробовала себя и как актриса, и как и ассистент-помощник режиссера.

Чем ты занимаешься в обычной, нефестивальной жизни?

В 2008 году я закончила университет, родила ребенка, потом работала исполнительным директором Союза русскоговорящей молодежи JunOst. А последние четыре года работаю при администрации баварского городка Пегниц менеджером по вопросам интеграции.

Мы живем в маленьком городе, тут не разбежишься. Во-первых, у нас нет театра. Во-вторых, мои дети еще относительно маленькие, 10 и 8 лет. Я часто смотрела объявления о работе в Нюрнбергском театре, и там такие условия – 6 дней в неделю, ненормированный рабочий день, – что их сложно совместить с семьей.

Когда я заканчивала университет и забеременела, я говорила своей преподавательнице, что вот ребенок вырастет, и я вернусь в профессию. На что она заявила, что у человека может быть или семья, или театр, и параллельно не бывает. «А ты свой выбор уже сделала», – сказала она мне. Тогда я эти слова сильно не восприняла, но потом часто вспоминала. И до сих пор не готова броситься в профессиональную театральную жизнь.

Но я постоянно окультуриваю свою работу. Например, в прошлом году мы сделали большой документальный фильм о нашей работе с беженцами. Я почти год занималась им с профессиональной командой, писала сценарий, организовывала съемки.

В чем главные сложности театрального фестиваля?

Наверное, наша большая сложность в том, что все эти годы происходила трансформация – сначала мы звали любые театральные группы, независимо от их уровня. Со временем стали приглашать исключительно профессиональные театры, но до сих пор приходит очень много заявок от самодеятельных коллективов. Я училась на театроведении и знаю, что такое профессиональный театр, но я очень ценю самодеятельную работу и знаю, что такие группы делают очень классные вещи. Но мы не можем звать их на сцену с залом в 500 человек, и каждый раз мне очень тяжело отказывать, это меня грызет и мучает.

Еще одна проблема, которая появилась со временем – стало сложнее найти театры, которые готовы выступать только за оплату расходов, без гонораров. Раньше группам с постсоветского пространства было тяжело попасть в Европу, и фестиваль был классным шансом приехать сюда, поэтому все с радостью соглашались. Сейчас все больше возможностей самим ездить, поэтому просто Мюнхеном сейчас не заманить.

Мы никогда не застрахованы от спонтанных отказов. Бывало, что театр вдруг в сентябре сообщал нам, что не приедет, потому что их директор передумал. Но замена всегда находилась.

Как происходит работа с театрами-участниками?

В январе мы объявляем о наборе, театры заполняют формуляры и присылают нам на Email. С видео-записями и фотографиями. Решение принимает наша дирекция из трех человек: Маша Климовских, Катя Иванушкина и я. Каждая из нас смотрит, отбирает, ставит плюсики и минусики. Потом обсуждаем вместе. Иногда сразу понятно, что это не подходит, а иногда мы спорим.

Затем пишем отобранным театрам и озвучиваем условия, на которых готовы их принять. И начинается переписка, обсуждение договоренностей, отправка официальных приглашений для визы. С этим периодически бывают проблемы. Наши участники получают визы по программе молодежного обмена, и все обязательства берет на себя принимающая сторона. Но неграмотные сотрудники визовых центров часто все равно требуют от них справки о доходах и финансовые гарантии, которых у многих актеров нет.

Мы приглашаем группы на всю неделю, чтобы они могли посмотреть другие спектакли и пообщаться с коллегами, поучаствовать в нашей экскурсионной программе.

Список декораций и реквизитов театры предоставляют нам сразу с заявкой. Иногда мы сразу видим, что спектакль для фестиваля неподъемный. Иногда нам присылают заявки на мюзиклы по 50 человек, и мы смеемся, что можно их позвать, и пусть выступают все пять дней.

Для отобранных спектаклей мы за пару месяцев до «Юлы» еще раз проверяем списки и передаем нашим техническим специалистам Вадиму Функнеру и Саше Курочкину, а также ответственным за декорации Паше Утенкову и Саше Богудлову.

В чем сложность работы с творческими людьми?

У меня в голове есть такой воображаемый шкаф с полочками и коробочками с категориями творческих людей. Если повезет, то у театральной группы будет толковый администратор или помощник режиссера. Человек, который умеет хорошо организовывать, хотя и у таких бывают свои тараканы в голове.

Но часто мы работаем напрямую с режиссерами. И среди них тоже бывают не только талантливые художники, но и гении в организаторском смысле, да еще и обалденные личности с человеческой точки зрения. Но их очень мало.

Есть жутко талантливые, которые привозят прекрасные спектакли. Но у них все так плохо с организацией, что, говоря иносказательно, хочется применить к ним физическое наказание.

Ну и самое печальное – это те, кто ведут себя по-человечески неприятно. Для меня это самое главное. Если человек хороший, то я готова простить его ноль в организаторских способностях.

Со звездной болезнью мы научились бороться. Большинство этих людей могут быть классными и творить потрясающие вещи на сцене, но тут их не знает никто. Да и мы тоже не такие специалисты в театральной сцене России, Украины и Беларуси. У нас нет кумиров, мы абсолютно нормально с ними коммуницируем, и от этого многие быстро сбрасывают гонор. Мы-то на фестивале тоже чувствуем себя звездами, потому что нас тут все знают. Иногда нас задевает какое-то неадекватное поведение участников, но мы шутим над этим и мастерим сами себе короны, чтоб не забывать, кто тут главный.

Бывают проблемы из-за того, что у нас много молодых театров и актеров, а они часто слишком активно проводят свободное время на фестивале. Однажды одного актера забрали ночью на скорой, и мы с Катей всю ночь там с ним провели, чтобы переводить. Под утро нас отпустили. Мы выходим и слышим: вокруг трубят, кричат и поют животные. Оказалось, что больница находилась напротив зоопарка. И для нашего сонного уставшего мозга все это было очень сюрреалистично.

В чем твоя основная мотивация работы на фестивале?

Во-первых, человеческий фактор – наша команда и волонтеры. Сейчас всех этих людей сильно раскидало по разным городам, и в течение года у нас нет возможности видеться. Фестиваль – это обалденная возможность встретиться с людьми, которые может и не самые близкие друзья, но дороги мне.

Во-вторых, сама программа, которую мы подбираем. Мы с удовольствием сами смотрим все спектакли и отбираем то, что нам самим интересно. Привозим частичку мирового театрального искусства к себе домой и наслаждаемся.